Текст #000656
Именно поэтому надо все время быть бдительным, чтобы не упустить ничего нового, истинного из того, что рождается тут же, на съемочной площадке. Нельзя быть рабом своих предварительных соображений.
То же и в монтажной: из снятой сцены можно смонтировать нечто новое, другое. Если вдруг родится идея — можно за монтажным столом сцену переставить и перерезать, извлекая из нее иной, не планировавшийся смысл. Надо только быть свободным от предвзятой схемы...
Однажды Данелия показал мне нечто подобное на практике. Правда, не на своем рабочем материале. С помощью одних только ножниц был переосмыслен эпизод, снятый, казалось бы, с жесткой определенностью. Умение всякий раз заново взглянуть на уже сделанное, способность не идти на поводу у самого себя свойственны ему. Это означает, что не раз и не два по-настоящему и заново переживаются им судьбы героев — для этого требуются немалые душевные силы.
А если он начинает ругать то, что я считаю достоинством, мне бывает больно... Однако только до того момента, пока я не начал следующую работу. С этого дня предыдущий фильм становится для меня вроде бы чужим, и мне безразлично, как к нему относятся, хорошо или плохо.
И каждый свой прошлый фильм я воспринимаю так: то ли я был в нем, то ли не был, то ли это моя работа, то ли не моя... В нашем отношении к фильмам — и к своим и к чужим — не надо, наверное, бояться изменения оценок, суждений, которые возникают с годами. Ведь мы сами сегодня уже иные, чем были вчера: меняются требования — будем для бодрости считать, что они растут.
Я очень любил, например, фильм «Я шагаю по Москве». И сейчас смотрю его с улыбкой, но отношусь к нему теперь много прохладнее. Среди зрителей, тоже смотревших его с теплой улыбкой, было немало и критиков. Говорили, в частности, что фильм не решает социальных проблем. Быть может, это в какой-то мере справедливо. Но и тогда и сейчас я принципиально не согласен с существующим у многих подходом к оценке работы режиссера.
Поэт, например, имеет несомненное право написать стихотворение, продиктованное настроением. Может в этом стихотворении не задаваться всей полнотой вопросов, волнующих его в жизни. Скажем, он просто выразил радость от того, что мир вокруг прекрасен: птицы, небо, солнце.
По-моему, такое же право имеет и режиссер. Но к работе режиссера почему-то относятся иначе: к каждому фильму обязательно как к единственному и все исчерпывающему. Это неверно. В сборнике поэта могут быть разные стихи. Так у любого художника: в живописи ли, в скульптуре ли, в литературе — это нормальное явление. Так же это должно быть и в кинематографе, так должен восприниматься каждый кинофильм...
Есть нечто закономерное в том, что Данелия избирает для параллели творчество поэта. Он отстаивает для себя, кинематографиста, право на лирику. Разумеется, речь идет о первичном смысле этого слова, о прямом присутствии автора в его произведении, о выражении им своего духовного мира. И слова эти не декларативное требование авторского кинематографа. Просто он иначе не ощущает своей работы. Естественна поэтому его убежденность в праве каждым новым фильмом открывать иную сторону своего «я». Ни одно из этих «я» не освобождено от ответственности за себя, скажем, за отсутствие гражданского пафоса. Другое дело, что гармония авторской личности в целом может восполняться в каждой новой работе. Не выразив себя полностью в этом фильме, режиссер «договаривает» несказанное там обретениями в другой ипостаси (в другом фильме). Тут только надо найти линию разграничения между готовностью профессионала делать «что угодно» и разноликостью устремлений одного и того же художника.
Что, казалось бы, общего между мягкой улыбкой, освещающей фильм «Я шагаю по Москве», и добротной, обстоятельной прозой «Пути к причалу»? Между печалью, пробивающейся сквозь комизм «плутовского романа» на грузинский лад («Не горюй!»), и простодушным рассказом о горестях и радостях маленького мальчика («Сережа»)? Пожалуй, тут не больше сходства, чем в лентах упомянутого моим собеседником Протазанова. Онлайн казино https://vulkan-starscasino.online здесь и сейчас.